И Вера подошла к зеркалу и как будто впервые увидела свое отражение: усталые, бесцветные, опухшие от бессонницы глаза, тусклые неживые волосы сосульками спадали на полные плечи, грустный, отрешенный взгляд, рыхлое тело.
Когда она успела превратиться в такое существо?
Когда она потеряла себя?
Ведь еще совсем недавно она ходила на работу, занималась спортом, каждые выходные каталась на велосипеде.
Перед глазами пронеслись последние два года ее жизни: полтора – она боролась за Павла, еще полгода – путешествовала.
Нельзя сказать, что она забросила себя – и гуляли они много и питались правильно, и дорогая косметика всегда лежала на ее прикроватной тумбочке.
Откуда тогда появилась эта женщина, которая смотрит на нее из зеркала?
Она ее совсем не знает. Где она потеряла Веру?
Именно в этот момент ей стало жалко себя. Она так привыкла видеть Веру, которая шла по жизни легко и просто.
Где же она себя потеряла?
Слезы предательски потекли по щекам, но она все смотрела в зеркало и не могла увидеть знакомый силуэт той сильной и уверенной в себе женщины.
Потом она, конечно, успокоилась и даже уснула.
А проснулась и уже все знала. Не даром говорят, что с бедой надо переспать.
Она, Вера, потеряла себя, когда впервые столкнулась с приближением смерти. Должен был умереть Павел, а умерла она. Она отдала всю свою силу, всю свою жизнь ему. А сама осталась пустой. Как кувшин.
Осталось только бесформенное, рыхлое тело без души, без любви, без сердца. Одна голова – которая видит как надо и что надо.
И сейчас ее голова тоже знала что делать.
Вера собрала вещи, чтобы ей хватило на первое время, написала записку «Я на даче. Хочу побыть одна, пожалуйста, не приезжайте!» и уехала в любимый дом, который они с Павлом вместе строили и так любили.
В ту ночь к ней на дачу приехал только Ванечка. Он привез ее любимую пахлаву с фисташками и сказал:
– Папа рвался приехать сюда и все тебе объяснить, но я ему запретил. Зачем тебе объяснения? Зачем тебе оправдания? Тебе надо успокоиться, смириться и начать жить заново. Ты ведь сможешь, правда?
– Обязательно! – ответила Вера. – Я обязательно буду счастлива, как и раньше.
А потом добавила:
– Хотя нет, как раньше не хочу. Я буду счастлива по-настоящему!
И кто-то скажет, что так не бывает, что такое случается только в глупых романах или рассказах, и на самом деле она должна была прожить на даче всю свою жизнь и умереть во сне с грустной печалью на лице.
Но когда человек верит и действует – случаются чудеса.
Сначала она нашла себя. Она смогла превратиться в ту самую смелую Веру, какой всегда была. Она смогла пройти мимо предательства, не озлобиться и не потерять интерес к жизни. Она вернулась работать в туристическое агентство и первое время проводила там много времени, чтобы на глупые мысли и обиды не было места. Потом ей даже понравилось ее одиночество и она стала улыбаться и губами и сердцем.
А у Павла случился сердечный приступ. Его молодая секретарша через две недели сбежала – надоело ей нянчить старика.
Мальчишки Вере про сердечный приступ ничего не сказали.
Навещать отца в больницу, кроме сыновей никто не приходил. Из больницы он вернулся к себе домой. Обошел квартиру, лег на кровать и зарыдал.
Ванька жалеть его не стал. Накинул куртку и ушел в ночь. Сашка стал успокаивать отца и посоветовал не сдаваться, а вернуть маму.
Много слез вылил на Верины колени Павел, и много слов ей сказал, каких и за всю совместную их жизнь не говорил ни разу. И вину свою признавал:
– Бес попутал! Что-то на меня нашло. Как в тумане все было. Ничего не помню!
Слов то много. А смысл одинаковый – не виноватый я.
Вера ничего ему не сказала, только встала и пошла ставить чайник.
Павел стал приезжать на дачу каждый вечер. С цветами, с тортом. Он заходил в дом, Вера ставила цветы в вазу, включала чайник, они в полной тишине пили чай, ели торт.
Когда позволяла погода сидели на веранде, укутавшись разными пледами и вздыхали. Каждый о своем.
Вера вспоминала как им было хорошо тогда, как только Павел излечился. А сейчас она чувствовала только то, что у них с Павлом нет будущего. И настоящего тоже нет. Они уже давно каждый за себя. Осталось одно прошлое, которое даже и вспоминать не хотелось.
Ей было страшно, что ее настоящее так и перетечет в будущее и она даже не заметит, как прошла жизнь, наградив ее такой судьбой.
Но судьба так не думала. Она преподнесла ей огромный сюрприз и в один из утренних дней, когда она завтракала на веранде в своей любимой Шоколаднице, к ней подсел симпатичный мужчина, примерно ее возраста. Они разговорились, можно даже сказать исповедались. Вера рассказала Мише про то, как ее предал муж, Миша поведал Вере про смерть своей жены, про пять лет жизни без нее, про то, что никто и никогда ее не заменит. Вера тоже заметила, что вряд ли кто-то сможет заменить ей Павла.
Потом Вера встала и ушла. Миша не остановил ее, а только улыбнулся вслед.
А на следующий день они опять пили кофе и ели сырники и опять откровенничали. А через месяц Вера переехала к Михаилу в его квартиру.
Мальчишки сначала боялись, что отец не перенесет такого удара. Но Вера четко сказала:
– Я свою миссию выполнила – я спасла его. Больше я ему не нужна. И он мне не нужен.
У Веры с Михаилом не было ничего общего. Ничего. Кроме будущего: спокойного, в теплых тонах завтра. Именно эти пастельные, мягкие и неяркие расцветки и нужны были им, чтобы ценить друг друга и радоваться каждому дню.
Вера обнимала его и говорила:
– Знаешь кто ты? Ты – мое счастье!
И Миша так привык к ее словам, что иногда даже представлялся новым знакомым: «А я Верино счастье!»
Они с Верой сразу заливались смехом и каждый думал о том, что это – читая правда.
Я познакомилась с Юлей и Юлием в лихие девяностые. Только окончив институт, я носилась на собеседования в поиске работы в приличной компании с красивым и известным именем, но никто без опыта меня брать не хотел. Моя мама, потеряв работу, стала возить из Польши накидки в жуткий коричневый цветочек на диваны и кресла. И частенько просила меня помочь ей довезти до рынка эти плюшевые чудовища. Там я и познакомилась сначала с Юликом, а потом и с Юлькой. Мои новые знакомые были старше меня почти на десять лет. Юликом мы называли его за глаза, потому что он принимал только одно имя – Юлий. Он считал его звучным и идеально подходящим его внутреннему миру, а уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые люди иногда цепляли к его имени, он презирал и открытым текстом, но всегда с достоинством, свойственным, наверное, Юлию Цезарю, пресекал. Юлик, услышав, что я ищу работу, предложил мне работать у него бухгалтером и даже обещал помочь вначале, так как и сам неплохо разбирался в этой науке:
– У меня несколько точек на этом рынке, плюс две палатки на остановке, а еще мы с Юлькой хотим открыть свой магазин. Там уж точно без главбуха не обойдешься.
С Юлькой я познакомилась на следующий день – маленькая, худенькая, с кукольным личиком, тонкими губами и вздернутым носом. В тот день, мне показалось, что она совсем не подходит Юлию: он высокий, стройный, с копной светлых курчавых волос, непослушно спадающих на широкие плечи. И одевался он видно – яркие (темно красные или синие) кожаные куртки, черные пальто в пол, иногда даже видела его в шляпе. Одним словом – видный мужик. Как я тогда умудрилась не влюбиться в него – не знаю. А Юлька серая мышь под тридцать – такие десятками в любом трамвае стоят и, держась за поручни, сосредоточенно смотрят в окно, будто боятся чего-то пропустить. И взгляд у всех одинаковый – отрешенный, озабоченный житейскими проблемами и такая грусть по лицу бродит, что даже смотреть больно. Уж я в этих трамваях наездилась. Метро до сих пор ненавижу – просто на дух не переношу, на машину тогда еще не заработала – поэтому ездила на свои «точки» только на трамвае. Сяду у окошка и рассматриваю лица: вот эта утром сварила густой борщ, а эта котлет нажарила, а вот та поругалась с мужем и сейчас думает как помириться. Так и про Юльку – как только я ее увидала – сразу все прочитала: скорей всего разведена, есть сын, о котором она говорит с какой-то грустью, или даже горечью, она несчастна и одинока. Но что ее связывало с Юликом? Вот этот вопрос мне не давал спокойно спать несколько ночей. Пока я не увидела совсем других Юликов: Юлька пришла на огромных шпильках, а ее худенькую, точенную фигурку обтягивали кожаные брюки. Светлая норковая шубка была небрежно брошена на плечи. Но самое главное – глаза – они сверкали, как звездочки в летнюю ночь и в них горела уверенность в себе и в завтрашнем дне. Юлик же в тот день наоборот был потухшим, говорить даже о работе не хотел. В общем, выглядел разбитым. А еще через пару дней Юлька пришла в красном комбинезоне и целый день строила из себя роковую женщину, а Юлик – приехал на мотоцикле и рассказывал байки про роллеров. Я никак не могла привыкнуть к их переменам, а самое главное понять – что они за люди? Каждый день они менялись! Но все равно в каждом их образе было что-то, чему я могла поучиться. У Юльки, например, кротости и умения промолчать где надо. У Юлика – умения не откладывать дел на завтра, а все делать своевременно. Но я тогда считала себя очень взрослой и мудрой: помогала маме, воспитывала, а на самом деле, просто присматривала за младшей сестрой, работала на трех работах: у Юлика и еще в двух комиссионках, которые тогда выросли как грибы на опушке перестройки.
